ГЛАВА 1

рассказывающая о том, какого цвета бывает ветер,

о флюгере Золотой Петушок, показывающем счастье,

где мы знакомимся с Начальником Канцелярии и

Садовником, выращивающим говорящие цветы

 

Видели ли вы когда-нибудь, как раскачивается под ветром золотой флюгер-петушок на самой большой башне нашего города? Как он стоит, горделиво выпятив грудь и распустив хвост, и вскинув гребешок, выгибаясь и сверкая, а поддерживающие его колёсики поскрипывают на ходу, и шпиль звенит на ветру, сияя на голубом фоне, как пущенная в небо золотая стрела?

Как, вы не видели? Не видели, как он поворачивается под ветром, под тем, самым лучшим, Сиреневым ветром, который пролетает по улицам нашего города, неся за собой опавшие листья и разноцветные обрывки чьих-то снов, шелестя крыльями афиш и занося в окна музыку, которая звучит сама по себе и остаётся, как чьи-то следы на булыжной мостовой, когда ветер уже уносится вдаль, обогнув узкие улочки? И все окна нашего города кажутся светлее, словно в них прибавилось свечей? Как, вы даже никогда не были в нашем городе? Ну, в таком случае, вы ничего не видели, я вам скажу, ровно ничего! Потому что это очень чудесный город. Я не стал бы утверждать, что это самый чудесный город на свете, может быть, есть и другие, но только в нашем городе есть такой флюгер, показывающий, в какой стороне ваше счастье. Правда, показывает он его только тогда, когда прилетает Сиреневый ветер. Ни под каким другим ветром Золотой флюгер не вертится. И поэтому каждое утро все жители нашего города с надеждой смотрят на флюгер-петушок: не двинулся ли он, и вздыхают: «Скорей бы прилетел Сиреневый ветер!»

— Вы опять рассказываете путешественникам какие-то сказки, — с досадой сказал Садовнику Начальник Канцелярии. – Вы Садовник, а не сказочник, вот и занимайтесь своим делом: выращивайте цветы. И не надо никаких выдумок. От ваших нелепых выдумок у людей начинается беспорядок в голове. А от беспорядка в голове недалеко и до беспорядка в государстве. Иначе я буду вынужден принять меры, чтобы это прекратить, потому что у нас в городе должен быть порядок, и мой долг охранять его!

Они жили по соседству, и Начальник Канцелярии иногда заходил к Садовнику, якобы для того, чтобы выбрать цветы. Но Садовник знал, что на самом деле Начальник Канцелярии цветы терпеть не может, считая их вещью пустой и бесполезной, а Начальник Канцелярии не любил ничего бесполезного. А приходил он, чтобы наблюдать, какие цветы растит Садовник, и не выращивает ли он не дай бог тайно что-нибудь противозаконное, запрещённое, способное одурманить своим вредным и чуждым ароматом головы жителей нашего города. И приходя каждый раз, он прищуренным острым глазом осматривал клумбы, но ему никогда не удавалась обнаружить ничего подозрительного, кроме безобидных георгин и флоксов.

— Но что же я выдумываю? – спросил Садовник.

— Да вот хотя бы это: вы говорите – сиреневый ветер. Ну, разве ветер может иметь цвет? Это же ветер – так, тьфу, колебание воздуха, его не видно, это не вещь, у него нет ни тела, ни материи, ни формы. Откуда же у ветра может быть цвет?

— О, вы ошибаетесь, — ответил Садовник. – Каждый ветер имеет свой цвет. Вот, например, осенью, когда прилетают жёлтый и оранжевый ветра. Они пахнут грибами и дождём, мокрой скошенной травой, срывают жёлтые листья с деревьев, кружа их по улицам, как сверкающий золотой звездопад, и приносят стихи. Жёлтый ветер – ветер поэтов, тёплый и ласковый, он зажигает жёлтые свечи и жёлтые окна домов по вечерам, и весь мир наполняется солнечным светом. Оранжевый ветер – озорной и весёлый, как парик клоуна – ветер художников, он перемешивает краски и щедро размазывает их по палитре мира, когда наступает сентябрь. Весело насвистывая, проходит он по земле, превращая мир в большую разноцветную картину. Весной прилетают нежные голубые и розовые ветра, окутывая мир нежным ароматом первых цветов и растущих трав, в сумерках – таинственный лиловый, похожий на звуки виолончели, летом над лесами и морями дуют радостные зелёные и синие ветра, а в праздничный день прилетает яркий красный ветер…

— Довольно, — перебил его Начальник Канцелярии. – Мне надоело слушать все эти ваши бредни. И ещё я обязан предупредить вас: если вы будете продолжать распространять свои выдумки и дальше, то я буду вынужден принять строгие меры. Хоть мы и соседи, но служебный долг прежде всего!

— Даже если это не буду делать я, — сказал Садовник, — то это ничего не изменит. Потому что тогда их будут рассказывать мои цветы и распространять по белу свету. Вы можете запретить говорить людям, но вы не можете запретить говорить цветам.

Вы же ещё не знаете, что наш Садовник выращивал не обычные цветы: его цветы умели говорить. Поэтому в нашем городе все цветы разговаривают. Все уже привыкли к этому, и никого это не удивляет.

— Почему бы нет? Я издам указ, предписывающий цветам молчать. А цветы, нарушившие этот указ, будут строго наказаны. Мы вырвем их с корнем! И ещё издадим указ о строгом наказании за укрывательство говорящих цветов. Я займусь этим сегодня же! – воскликнул Начальник Канцелярии и, постукивая тростью по мостовой, решительно зашагал к себе в канцелярию, создавать новый указ. И в тот же день весь город покрылся объявлениями, предписывающими цветам молчать и грозившими строгими карами за укрывательство говорящих цветов.

— Бедные мои цветочки, — печально сказал Садовник, оглядывая свой цветник. – Что теперь с вами будет?

Ему стало очень печально, а когда к человеку приходит печаль, он спешит разделить её с кем-нибудь, и тогда его печаль становится меньше. Ведь печаль подобна куску сыра: если разрезать её на кусочки и дать другим людям, то у тебя самого останется маленький кусочек. И Садовник решил пойти к своему другу Часовщику, поделиться своей печалью, а заодно и спросить совета. Ведь Часовщик считался одним из самых умных людей в городе. Он один знал, что такое Время. А кто ещё знает это?..

ГЛАВА 2

где мы встречаемся с Часовщиком и Поэтом,

и впервые узнаём о Невидимом Музыканте

 

Когда Садовник вышел из дома, на город уже начали спускаться сумерки. Надо сказать, что наш город лучше всего выглядит именно в это время суток. Он весь погружается в голубую дымку, вьющуюся по узеньким, как змеи, улочкам, где дома стоят напротив так близко, что кажется, из одного окна до другого можно достать рукой. И когда в маленьких окошках зажигается жёлтый свет, два луча встречаются, как пожимающие друг друга руки. Город кажется особенно таинственным в этот час, когда уже спустились сумерки, но ещё не зажглись фонари. Ещё только минута – и вот, всё кончилось: уже потемнело, голубой цвет стал тёмно-синим, включились яркие фонари, зажглись окна – наступил вечер. А пока он ещё не пришёл, город насторожился и замер, и затих. И редкие прохожие скользят в сиреневом тумане, словно это и не люди, а разгуливают по земле чьи-то сны.

Садовник свернул за угол мимо круглой тумбы с наклеенными афишами, прошёл мимо лавки сапожника с висящим над ней железным сапожком, мимо лавки булочника с витым железным кренделем, мимо парикмахерской с висящей над дверью желёзной бритвой, мастерской портного с большими чугунными ножницами, держа курс на высокий шпиль костёла, свернул к ратуше и, пройдя площадь, остановился в переулке около коричневого домика с башенками и двумя жёлтыми фонариками над крыльцом и вделанными прямо в стену второго этажа, над самой крышей, часами с чугунными стрелками и позолоченными цифрами. Это был дом Часовщика.

Часовщик жил в скромной маленькой комнате, где стояли деревянный стол, покосившийся диван и пара стульев Единственным украшением комнаты были разнообразные часы, которые лежали у него в комнате, дожидаясь починки. Они висели, стояли и лежали там и тут, и нельзя было сесть или двинуть рукой, чтобы не наткнуться на часы. И всё это тикало, звенело, жужжало, звонило, раскачивалось маятниками, ворочало стрелками, как усами, словно по комнате полз жужжащий рой насекомых.

Часовщик был щуплый маленький человечек, с усами как стрелки, тихий и невзрачный. Казалось странным, что этот незаметный, маленький человечек держит в своих руках могущественное время. Ибо, что есть могущественнее Времени? Но жители города подозревали, что он только притворяется скромным часовым мастером, а на самом деле, может быть, могущественный волшебник. Надо сказать, что в нашем городе живёт много волшебников, но Часовщика считали самым могущественным волшебником из всех.

Когда Садовник  пришёл к Часовщику, то застал у него Поэта. Поэт тоже дружил с Часовщиком. Он хотел служить Вечности, но чувствовал себя в плену у Времени, и потому чувствовал к Часовщику какое-то магическое притяжение.

Увидев Садовника, оба обрадовались, что теперь у них есть третий, и они могут распить на троих бутылочку сиреневой настойки. Как, вы никогда не пили сиреневой настойки? О, тогда вы ничего не пили. Нет лучше средства от печали, чем настойка из сирени. Ведь она готовится только из счастливых цветов – то есть тех, в которых 3 или 5 лепестков. Их заботливо отбирают, загадывают на каждый желание и варят настойку в солнечном, тёплом мае, чтобы потом вытащить эту бутылку в хмуром дождливом октябре и разливать в бокалы из зелёного стекла тёмно-сиреневый напиток. В его лиловой глубине светятся золотые солнечные лучи и мерцают разноцветные искры. Медленно переливаясь в зелёные бокалы, он просвечивает сквозь стекло и становится багровым. И все ваши желания, после того, как вы осушите бутылку до дна, обязательно сбудутся.

Итак, Садовник, Часовщик и Поэт распили бутылочку сиреневой настойки, и Садовник поведал друзьям о своём горе.

— Да, плохо дело, — нахмурившись, сказал Часовщик. – Начальника Канцелярии тоже можно понять. Он хочет, чтобы в городе был такой же порядок, как в его канцелярии. И ему трудно будет охранять порядок, если на каждой клумбе будут разговаривать, как на митинге.

— Жители нашего города слишком много молчат, — сказал Садовник. – А если и говорят, то шёпотом, сидя у себя на кухнях. Должен же кто-то говорить. Когда люди молчат от страха, начинают говорить цветы. А когда станет совсем плохо, может, и камни заговорят.

— Плохи дела, — опечалился Поэт. – Пора мне, наверно, уезжать из этого города.

— Почему? – спросил Садовник.

— Если уже запретили цветы, то могут и стихи запретить. А потом и песни.

— Куда же ты поедешь? — сказал Садовник. – Искать по белу свету город лучше нашего? Неизвестно, где он, да и есть ли вообще.

— Я знаю, кто может нам помочь, — внезапно произнёс хранивший молчание Часовщик

— Кто же? – в один голос произнесли Поэт и Садовник.

И тогда Часовщик сказал: «Вы помните легенду о Невидимом Музыканте?»

Но теперь настало время рассказать вам, кто такой Невидимый Музыкант.

 

Легенда о Невидимом Музыканте

 

Никто в городе не помнит, когда возникла эта легенда, кто первый рассказал её и кто первый услышал, но только в городе говорили, что когда-то, давным-давно, так давно, что уже никто и не помнит точно, когда это было, в город пришёл Музыкант. Он пришёл тёмной ночью, когда весь город спал, и никто не видел его. Только сквозь сон слышали люди, будто во сне звучит тихая музыка. А немногие, кому не спалось в ту ночь, утверждали, что слышалась та музыка наяву, но тщетно они смотрели из окон, пытаясь увидеть играющего музыканта в темноте. Ночные улицы были пустынны, и казалось, что музыка звучит сама собой. Она звучала всё тише и тише, и наконец, исчезла. Но каждый, слышавший её, терял покой и всю жизнь мучился какой-то тоской. Музыка словно звала куда-то, но куда она звала, о чём пела – так никто и не понял, и ни у кого не хватило сил покинуть дом и пойти за Невидимым музыкантом, хотя многим и хотелось этого. Никто не знал, кто он и откуда пришёл, но с тех пор в городе жила легенда, и она гласила: когда-нибудь, если в городе случится беда, Невидимый Музыкант придёт снова, чтобы спасти нас.

* * *

— Помните, как кончается легенда: Невидимый музыкант придёт снова, чтобы спасти нас, — продекламировал Часовщик, и его голос в тишине прозвучал торжественно и гулко, как звон курантов.

И тотчас же в ответ громко ударили самые большие часы, стоящие на полу: «Бам, бам…» и закачался маятник, отсчитывая время.

— И вы знаете, — продолжал Часовщик, — мне кажется, я слышал музыку сегодня ночью. По-моему, это он. Он снова пришёл. Сейчас самое время ему прийти. Может быть, кто-то из нас его и увидит. Время покажет.

 

 

ГЛАВА 3

рассказывающая о старушке, прятавшей цветы,

о полицейских и детях,

в которой мы встречаемся с Трубочистом

и узнаём об удивительных событиях, происшедших с ним

 

С тех пор тяжёлое время наступило в нашем городе. Жителям было строжайше запрещено выращивать, покупать, продавать, дарить, носить, иметь у себя цветы. И вскоре по городу зашагали отряды полицейских, вооружённые лопатами. Они рвали и выкапывали с корнем цветы на клумбах, затаптывали их сапогами, и вскоре в городе не осталось ни одного цветка. Каждый день конные полицейские проезжали по городу, зорко вглядываясь в окна домов: не стоит ли там горшок с цветами. И как только видели, тут же разбивали. А владельца сажали в тюрьму. А встреченного на улице с букетом цветов тут же брали под стражу. Только стук кованых сапог да цокот подков раздавались по городу. И люди перестали выращивать цветы: кому же охота сидеть в тюрьме. Они решили, что цветы –  не такая уж важная вещь, чтобы из-за них рисковать. И на месте ещё недавних клумб принялись сажать кабачки, картошку, лук и помидоры, и многие хозяйки были даже довольны, что им не надо за овощами идти на рынок. Только влюблённые опечалились: что же они теперь будут дарить любимым девушкам? Не пучок же петрушки.

Но даже если бы кто-то и захотел теперь выращивать дома цветы, спрятать цветочный горшок было очень трудно: их ведь надо держать на окне, потому что цветы любят свет и не растут в темноте. А на окне их сразу замечал зоркий глаз конного полицейского. Появлялись они всегда неожиданно, и люди не успевали прятать цветочные горшки. А если и успевали – их выдавали соседи: ведь за недонесение на соседа самого могли посадить в тюрьму. Кому же охота сидеть в тюрьме, да ещё за другого. И доносы поползли по всему городу, как стая ужей. Никто точно не знал, никто не видел, но по городу ходили слухи, что кто-то пытается выращивать цветы в подвале, во тьме, но, выращенные в подвалах, цветы были бледными и худосочными, и быстро погибали. Только одна старушка, живущая в крошечной каморке под самой высокой крышей, такой крошечной, словно это была не комната, а маленький сундучок, сохранила у себя маленький горшочек с крошечными фиалками. «Моё окошко совсем маленькое, — думала она, — и оно так высоко под самой крышей, что полицейские не разглядят в нём ничего. А я совсем одна: нет у меня ни детей, ни внуков. У меня нет даже кошки, потому что мне не на что её кормить. Только и есть у меня, что этот маленький горшочек с фиалками. Для него нужна только вода, а моих денег только и хватает, что на хлеб для меня и воду для цветов. Без них с кем же я буду разговаривать по вечерам».

Одни только дети пытались прятать цветы. Ведь они так любили с ними разговаривать – цветы рассказывали им сказки. Дети с плачем провожали каждого полицейского, уносившего из дома цветочный горшок, и, видя полицейских, перекапывающих клумбы, с плачем просили их: «Дяденьки полицейские, не трогайте цветочки!» И то один, то другой малыш, проныривая между ног полицейских к клумбе, хватал выкопанный цветок и, спрятав под рубашку, опрометью бросался бежать. Полицейские свистели и пытались догонять но тут же подбегали другие дети, хватали цветы и бежали врассыпную в разные стороны – попробуй догони сразу всех. Но иногда полицейский хватал за шиворот какого-нибудь мальчику и, отняв у него цветок, за ухо притаскивал к родителям, и те больно секли его.

Так скоро в городе цветы остались у одного Садовника.

Начальник Канцелярии сам лично каждый день приходил осведомляться, не выкопал ли Садовник свои цветы, но у Садовника рука не подымалась самому сделать это. И Начальник Канцелярии осуждающе качал головой и говорил: «Я вас последний раз предупреждаю. Мне, конечно, очень жаль, но я буду вынужден принять меры». Садовник опускал голову и вздыхал. Он не знал, что делать, но надеялся, что всё как-нибудь обойдётся, и Начальник Канцелярии сделает для него исключение – ведь они всё-таки соседи.

Но однажды утром он проснулся от грохота и скрежета. Удивлённый, Садовник выглянул в окно. Он увидел около своей калитки огромную страшную машину. Она напоминала танк, только без пушки, или огромного, закованного в железную броню жука на огромных колёсах с ползущими по земле гусеницами. Это железное чудовище грохотало и скрежетало. И вот, угрожающе заурчав, бульдозер двинулся вперёд, сломав калитку, и его огромные гусеницы медленно поползли по земле, подминая под себя цветы.

— Лучше б мне родится на свет слепым, — подумал Садовник.

Через некоторое время на месте цветника чернела земля.

А Садовник пошёл в трактир и целый день сидел там и пил, свесив голову на руки, а трактирщик подливал ему, сочувственно вздыхая. Опечаленный, поздно вечером возвращался Садовник домой, слегка покачиваясь. Когда он смотрел на звёзды на тёмном небе, ему казалось, они шатаются из стороны в сторону. А когда Садовник попытался обогнуть фонарь, тот сдвинулся с места и загородил ему дорогу, и Садовник стукнулся об него лбом.

— Добрый вечер, — вдруг раздался приятный голос.

Садовник оглянулся и увидел поднимающегося по железной лесенке на крышу чумазого человека в чёрной шляпе и чёрном костюме, с привязанным к поясу ведром. Это был Трубочист. Его лицо было выпачкано сажей, но оно было таким добрым и приветливым, что на него всё равно было приятно посмотреть.

— Добрый вечер, — печально ответил Садовник, пожимая выпачканную сажей, честную руку Трубочиста. – Тяжёлая у Вас работа. Это не то, что цветы выращивать. Эти трубы такие грязные и чёрные.

— Это что, — ответил Трубочист. – Трубы ещё не такие чёрные, как души у иных их владельцев. Вот если бы мне пришлось вместо труб чистить души – вот это бы была тяжёлая работёнка.

— Действительно, — подумал Садовник. – Почёму люди заботятся о чистоте своих труб, но не заботятся о чистоте своих душ? не мешало бы и души время от времени прочищать, как трубы, от накопившейся там грязи и черноты.

— Я слышал о том, что произошло, — сказал Трубочист. – Я очень сочувствую вам, поверьте. И очень жалею, что не знаю, чем помочь.

Ему было действительно очень жаль Садовника. Руки Трубочиста были чёрные, но душа у него была чистая и белая, как снег.

— Спасибо, — печально вздохнул Садовник.

— Знаете, — продолжал Трубочист, — по городу ходят слухи, что снова появился Невидимый Музыкант, и его уже слышали то здесь, то там. Так что вы не отчаивайтесь, может, он чем-то поможет. Дай-то Бог.

— Дай Бог, — печально вздохнул Садовник, — если только Невидимый Музыкант действительно существует. Может, это только легенда. А если и существует, то чем он сможет мне помочь?

И он пошёл дальше к своему дому. А Трубочист не спеша поднялся на крышу по крутой железной лестнице. Здесь, на крыше, звёзды казались в два раза больше, чем внизу, и напоминали цветы, с лучиками вместо лепестков, и небо напоминало клумбу с цветами. Трубочисту даже захотелось сорвать пару звёзд, как цветы, — они были так близко, что, казалось, их можно достать рукой. Отсюда, с крыши, был хорошо виден весь город: тесно стоящие, будто подпирающие друг дружку плечом, дома, где гасли одно за другим жёлтые окна, словно у домов закрывались глаза, уходящие к самому горизонту оранжевые черепичные крыши, по которым, между труб и башенок, расхаживали чёрные кошки, и неподвижные, уснувшие на ночь флюгера. И Флюгер-Петушок на Главной Башне тоже уснул, свесив гребешок и засунув клюв под крыло. И тут Трубочист увидел на соседней крыше маленького человека. Или он казался маленьким издали. У него были длинные соломенные волосы, а сам он был щупленький и тоненький, в простой, даже бедной, одежде. В руках у него была скрипка. Он сидел на крыше, облокотясь на печную трубу, просто, как у себя дома на стуле, и держал скрипку на коленях. Потом он поднял скрипку, положил на плечо, устроил её поудобней, готовясь играть, плавно поднял смычок и тихо заиграл.

Трубочист помотал головой, пытаясь понять, не мерещится ли ему, и на всякий случай на минуту закрыл глаза. А когда он открыл их и снова посмотрел, Музыканта уже не было. Он так и не понял, вправду ли видел Музыканта, или это ему померещилось.

— Неужели это тот самый Невидимый Музыкант, которого ещё никто не видел? – подумал Трубочист.

И вдруг большая звезда упала с неба и, прочертив за собой огненный хвост, как длинный стебель, упала прямо в ведро с сажей. Но когда Трубочист подошёл к ведру и заглянул в него, он с удивлением увидел, что звезды там нет, а вместо неё в ведре с сажей лежит красивый белый цветок.

Теперь каждый житель города, увидев лежащий цветок, испуганно вздрагивал и боялся даже поднимать, а спешил скорее уйти подальше. Но Трубочист с удивлением заметил, что он больше не чувствует страха. Он вытащил цветок, бережно сдул сажу с испачканных белых лепестков, спрятал его на грудь под чёрную рубашку и, согревая своим сердцем цветок, принёс его домой и поставил в стакан с водой (у него в доме больше не было никакой посуды, кроме простого стакана). И Трубочист сам удивлялся тому, что держит у себя дома цветок и больше ничего не боится.

ГЛАВА 4

где появляется волшебный художник

и, к несчастью, попадает в тюрьму

 

А теперь давайте посмотрим, чем тем временем был занят Поэт. Поэт очень хотел помочь своему другу Садовнику, но не мог придумать, как. Он думал до поздней ночи, но так ничего и не придумал. И вот утром он шёл по улице, опять задумавшись, и вдруг увидел человека, рисующего прямо на тротуаре. Около него валялись тюбики с краской, цветные мелки, и лежала шляпа, чтобы прохожие бросали монеты. Поэт подошёл и заглянул в шляпу – она была пуста.

Художник был очень длинный и тонкий, как жердь, с длинными тонкими руками и ногами, и тонкими длинными пальцами, длинным носом и падающими на плечи длинными волосами. Его длинная шея была замотана длинным жёлтым шарфом. Свитер висел на Художнике, как на вешалке. Это был очень необычный свитер: на нём были вышиты сказочные цветы, летали бабочки, а на плече сидела божья коровка. И всё, вышитое на свитере, оживало и двигалось: цветы по-настоящему цвели и пахли, божья коровка ползала по свитеру туда-сюда, а бабочки махали крыльями и шевелили усиками. Удивлённый необычным свитером, Поэт остановился и сначала разглядывал свитер, а потом стал наблюдать за Художником. Он увидел, что всё, нарисованное Художником, оживало и делалось настоящим: нарисованные птицы вылетали из-под его рук и начинали петь, нарисованный огонь грел, а нарисованные звёзды излучали свет.  Увидев, что около него столпилась кучка ребятишек, смотревших, как он рисует, Художник нарисовал конфеты, яблоки и мороженое, они стали настоящими, и Художник отдал их детям, и вскоре те уже уплетали нарисованные конфеты и хрустели нарисованными яблоками.

— А зачем ты рисуешь на тротуаре? – спросил Поэт.

— Есть бродячие артисты, а я – бродячий Художник, — ответил тот. – Я хожу из города в город и предлагаю людям нарисовать то, что им хочется.

— О, я представляю, сколько разных вещей тебя просят нарисовать! – воскликнул Поэт. – Как это, наверно, интересно!

Но Художник печально улыбнулся: «Нет, вы глубоко ошибаетесь. Взрослые просят нарисовать только одну вещь.

— Что же? – спросил Поэт.

— Деньги.

— Деньги?

— Да. Я ходил из города в город, надеясь, что где-то будет иначе, но я убедился, что люди везде одинаковы. Только с детьми я дружу – ты бы знал, какие чудесные вещи иной раз они просят меня нарисовать: такие, каких иной раз и на свете нет.

— Но почему ты, — спросил Поэт, — предпочитаешь зарабатывать деньги на жизнь рисованием других вещей, если ты сам мог бы нарисовать себе денег сколько угодно?

— Но я не хочу рисовать деньги! – ответил Художник. – Это мне не интересно. Я могу рисовать только то, что мне нравится.

— А что тебе нравится рисовать?

— Что-нибудь красивое. Цветы, например, или что-то ещё такое…

— Цветы… — рассеянно повторил Поэт, потому что в голове у него пробежала мысль, но она пробежала так быстро, как мышь, что он не успел её поймать.

— Вот оно! – вдруг воскликнул Художник, хлопнув себя по лбу.

— Что?

— Ну конечно! Я только сейчас понял. Понимаешь, когда я попал в ваш город, у меня всё время было ощущение, что здесь чего-то не хватает. И теперь я понял, чего: цветов. Во всём городе ни одной клумбы, ни одного горшка на коне, ни одной цветочницы, продающей цветы. Почему у вас в городе нет цветов? Климат плохой, что ли?

— В некотором роде, — ответил Поэт. – Я сейчас объясню…

Та же мысль второй раз пробежала у него в голове, и на этот раз он успел ухватить её за хвост.

На следующий день, проснувшись утром, жители города увидели на стенах домов, на дверях, на заборах, на мостовых и тротуарах нарисованные цветы. Как только человеческий взгляд или луч солнца  падали на них, они тут же превращались в настоящие. За одну ночь расцвели цветы по всему городу. Чаще всего люди в ужасе пытались стереть нарисованный цветок, но он оживал прямо под их руками. В городе возник переполох, люди говорили, что всё это неспроста: и слухи про появление Невидимого Музыканта, и вдруг возникшие по всему городу цветы. И снова везде забегали отряды полицейских, охотящихся за цветами, пытаясь их стереть.

Как придумал Поэт, Художник рисовал цветы ночью при свете маленького фонарика, и его никто не видел. Но полицейские разослали переодетых в обычную одежду шпионов ночью, их не было видно в темноте, они выследили и схватили Художника и посадили его в тюрьму.

ГЛАВА 5

великий заговор детей

 Поэт рассказал о происшедшем с Художником Садовнику, и они вместе придумали план, как ему помочь. Целый день ходил Садовник по городу, окружённый то одной компанией детей, то другой (а дети были его друзьями), и они горячо шептались о чём-то. Целый день маленькие послы со скоростью ветра бегали к дому Садовника и обратно, разбегаясь по всем подворотням и дворам, перебегая от одной кучки детей к другой. И всюду дети, встречаясь на улице хотя бы по двое, трое, отходили в сторону и начинали о чём-то шептаться.

А на следующий день на всех стенах города опять появились нарисованные цветы. Они цвели на заборах на тротуарах, на столбах. Иной малыш успевал нарисовать цветок прямо под носом у полицейского и, показав ему язык, убегал.

После этого Садовник пошёл на приём к Начальнику Канцелярии похлопотать за своего друга. «Хоть он и сам Начальник Канцелярии, но мы всё-таки соседи», — надеялся Садовник. Но как только Садовник переступил порог канцелярии, он почувствовал некоторую робость. Надо сказать, что Садовник никогда не был внутри Канцелярии, да и большинство жителей города никогда там не  бывали, и не знали, что же находится внутри этого таинственного места, и оттого Канцелярия внушала им некоторый страх. Люди опасались приближаться к ней, и предпочитали обходить. Говорили, что простым горожанам, кроме чиновников Канцелярии, вход туда воспрещён, только если тебя не вызовут туда специально, но, если человека вызывали в Канцелярию, то после этого он исчезал бесследно.

Садовник попал в огромную комнату, во все стороны от которой расходились бесчисленные коридоры, их перепутанные линии пересекались друг с другом, как корни дерева, и каждый коридор состоял из бесчисленного количества дверей, так что человек терялся – в какую дверь войти. Двери постоянно хлопали, и между ними суетились, вбегая и выбегая, снуя от одной двери к другой, бесчисленные чиновники, все в одинаковых серых костюмах, так что их трудно было отличить друг от друга, и казалось, что тот же чиновник, который уже вышел из двери, вдруг выходит из неё второй раз, или, входя в одну дверь, выходит совсем из другой. Чиновники с какими-то бумагами в руках носились по комнате, так что комната напоминала муравейник. Она была уставлена конторскими столами, и за всеми столами тоже сидели чиновники в серых костюмах и строчили, строчили, строчили бумаги, откладывая их в стопки по краям стола, и у некоторых эти стопки бумаг поднимались почти до потолка, закрывая их самих. Рядом сидели машинистки и также беспрерывно строчили на машинках, и комната была наполнена стрекотом дюжин пишущих машинок. Между столами, непрерывно, как  огромные гусеницы, ползли ленты конвейеров, перевозя тонны и тонны бумаг, и, казалось, эти конвейеры бумаг будут идти вечно и никогда не остановятся. По стенам комнаты были расположены лифты, поднимающие и опускающие кипы бумаг.

Садовник, чувствовавший себя в своём саду равным Творцу, творящим на своём участке земли свою маленькую Вселенную, очутившись в Канцелярии вдруг ощутил себя маленькой, затерянной песчинкой. Сначала он пытался было спрашивать пробегающих мимо чиновников, где может быть кабинет Начальника Канцелярии, но они так быстро проносились мимо, озабоченные своими бумагами, что не замечали его. Тогда он попытался сам искать, ходить по коридорам и заглядывать в двери, но в конце концов заблудился в путанице коридоров и хлопающих дверей, от бегающих чиновников у него зарябило в глазах и закружилась голова.

И вот, когда он совсем потерял надежду, какой-то чиновник, в чью дверь он толкнулся, неожиданно поднял голову от бумаг и строго спросил, что ему здесь нужно. Садовник робко сказал, что хотел бы видеть Начальника Канцелярии. Он хотел ещё на всякий случай добавить, что они соседи, но счёл это бестактным. Чиновник посмотрел на него с искренним удивлением, смешанным с возмущением и ужасом, словно ему казалась величайшим кощунством сама мысль о том, что кто-то имеет нахальство сам напрашиваться на встречу с Начальником Канцелярии.

— Ждите, когда вас вызовут, — ледяным голосом сказал он. – Вызовут, если сочтут нужным.

Садовник зябко поёжился, вспомнив, что из Канцелярии ещё никто не возвращался, но всё же набрался храбрости и попросил: «Но вы всё-таки доложите. Может, он захочет принять.

Чиновник так ошалел от подобной невиданной наглости, что даже открыл рот, и решил на всякий случай доложить. Пробыв некоторое время в одной из комнат, он, наконец, вышел, буркнув: «Входите».

Садовник вдруг показался себе ниже и меньше, словно приблизился к полу, и, сутуля плечи, переступил порог кабинета. Странно, у себя в кабинете Начальник Канцелярии выглядел совсем иначе, чем когда он жил по соседству. Здесь, за большим столом и высоким креслом, он казался совсем другим человеком, даже как будто выше ростом и как-то внушительней, было в нём даже что-то грозное.

— Что вы хотите? – спросил он Садовника сурово, будто не узнавая его.

— Я хочу попросить вас выпустить из тюрьмы моего друга, Художника. Его обвинили в том, что он рисовал на стенах цветы. Но теперь вы видите: он ни в чём не виноват. Цветы рисуют дети. Это всего лишь детские шалости, не более. Не стоит обращать на них внимание.

— Хорошо, в таком случае я посажу в тюрьму детей, — сказал Начальник Канцелярии.

— Вы шутите?

— Я никогда не шучу и не имею такой привычки, разве вы не заметили?

Тут Садовник вспомнил, что действительно, он не припомнит такого случая, чтобы Начальник Канцелярии когда-нибудь шутил. Он даже никогда не улыбался.

— Сажать детей в тюрьму? Это же невозможно.

— Почему же. Для меня нет ничего невозможного.

— Боже мой, что я наделал, глупый я человек! – ужаснулся Садовник. Он никак не ожидал такого оборота дела. Ему и в голову не приходило, что Начальник Канцелярии будет наказывать детей за то, что они что-то там рисовали, и тем более – таким образом.

– Ну, подумайте, — сказал он. – Ведь дети – это будущие жители города. Кто же будет жить в нашем городе завтра, если все жители окажутся в тюрьме?

Начальник Канцелярии призадумался и потом сказал: «А может, так будет и лучше, что все жители в тюрьме. В тюрьме легче навести порядок, чем когда они на свободе. И порядка будет больше».

Садовник хотел было возразить, но, взглянув в оловянные глаза Начальника Канцелярии, внезапно понял, что возражать бесполезно.

ГЛАВА 6

в которой Художник встречается с Трубочистом в тюрьме,

и где рассказывается, как много беды может принести

обыкновенная парикмахерская расчёска

 

Однако пора вспомнить о Художнике, ведь мы покинули его в такой тяжёлый момент – по дороге в тюрьму.

Переступив порог камеры, Художник увидел там – кого бы вы думали? Он увидел Трубочиста. Так они познакомились.

— А за что тебя посадили? – спросил Трубочист

— За цветы, — ответил Художник.

— Вот чудно, и  меня за то же, — сказал Трубочист. (Кто-то из соседей донёс на него, что он держит цветок, и его тоже забрали в тюрьму). – Мне кажется, в нашем городе наступили такие времена, что все хорошие люди рано или поздно окажутся в тюрьме. И хотя с хорошим человеком приятно познакомиться даже в тюрьме, но, чёрт возьми, я бы желал повстречаться с вами в другом месте.

Они быстро подружились. Но вдруг дверь отворилась, и вошёл надзиратель.

— Ты можешь идти, — сказал он Трубочисту. – Ты свободен.

— Это за что ж мне такая честь? – удивился Трубочист.

А дело было вот в чём. В нашем городе у всех есть камины или печи, и потому на каждой крыше – трубы. А трубочист в городе всего один. Никто не хочет идти на такую грязную работу. А за трубами нужен постоянный уход, иначе они начнут чадить, а то и могут взорваться. И по просьбам горожан Начальнику Канцелярии пришлось выпустить Трубочиста.

— Выпустите и его вместе со мной, — сказал Трубочист.

— Нет, этого никак нельзя, – ответил Надзиратель.

— Тогда я остаюсь. И не выйду до тех пор, пока вы его тоже не выпустите. И пусть все трубы города полопаются от сажи.

— В первый раз вижу такого заключённого, который не хочет выходить из тюрьмы, — удивился Надзиратель. – Вот это чудеса даже для такого чудесного города, как наш. Н что ж дело ваше, оставайтесь.

Он закрыл дверь на замок и ушёл, звякая ключами.

— Однако, — проговорил Трубочист, — я здесь сижу уже дольше тебя и, признаться, мне уже порядком надоело здесь сидеть. Здесь темно и грязно, как в печной трубе.

— Были бы у меня сейчас краски или хотя бы кусочек мела, — вздохнул Художник. – Я бы всё нарисовал: и пилку, чтобы подпилить прутья решётки, и верёвочную лестницу, и всё, что могло бы в таком случае пригодиться. Ведь я умею рисовать так, что всё, нарисованное мной, становится настоящим. Но у меня всё отобрали, до последнего карандашного огрызка.

— Так ты Художник! – догадался Трубочист. – То-то я смотрю: ты весь испачкан краской, ну прямо как я сажей, но на маляра вроде не похож — видно, не из рабочего люда, образованный. Слушай, брат, если мы, рабочие люди, с вами, образованными, объединимся, то победим чиновников и не дадим себя в обиду.

— Ах, — махнул рукой Художник, — единственное, что я умею – это рисовать. Но ведь нечем. Если только пальцем по стене, но это не поможет.

Трубочист, раздумывая, оглядел камеру, и его  взгляд упал на его ведро с сажей и углём – на его имущество тюремщики не позарились. И у него родилась идея.

— Слушай, — а может, ты попробуешь рисовать углём и сажей?

Но тут их внимание привлёк шум, доносившийся с улицы сквозь тюремные решётки. Они приникли к окну и увидели странную картину: к тюрьме подъехал грузовик, кузов которого был забит детьми, и их гомон наполнял собой всё пространство. Плачущих детей по очереди снимали с грузовика и заталкивали в двери тюрьмы.

— Что это происходит? – удивились Трубочист и Художник

Но каким авторитетом не пользовался Начальник Канцелярии, какой бы страх он не вызывал, это было уже слишком с его стороны. Жизнь устроена странным образом: если чересчур сильно наводить порядок, то наоборот, возникают беспорядки. Если слишком сильно завинчивать гайки, машина портится, слишком туго стянутая пружина рвётся. В городе начались волнения. Толпа горожан собралась на площади перед тюрьмой, требуя освобождения своих детей. И Начальник Канцелярии понял, что назревает то, чего в городе никогда не было: бунт. И Начальник Канцелярии, которого все боялись, сам испугался.

Но – как это ни печально – часть возмущения горожан пала и на Садовника. «Это из-за ваших цветочков наших детей посадили в тюрьму, это вы научили их», — укоряли его. С Садовником перестали здороваться и разговаривать. Он почувствовал себя, как на необитаемом острове.

Через некоторое время перед возмущённой толпой появился сам Начальник Канцелярии в чёрном лимузине и заверил горожан, что их дети будут отпущены домой, и сегодня же. Надо только немного подождать, совсем немного.

И вскоре после его выступления к дверям тюрьмы подошли несколько стражников, которые вели с собой какого-то человека. Этот человек показался Трубочисту чем-то знакомым. И, приглядевшись получше, он с удивлением узнал в нём Парикмахера. «Он-то здесь зачем? – удивился Трубочист. – Или директор тюрьмы решил здесь же и побриться, ему некогда самому сходить к Парикмахеру, и он вызвал его сюда?»

Он не ходил в парикмахерскую – у него не хватало на это денег, и его нестриженые вихры торчали во все стороны. А Поэт и Садовник не ходили туда тоже, потому что недолюбливали Парикмахера: очень уж он любил стричь всех под одну гребёнку, а им это не нравилось. Художник любил носить длинные волосы, ему нравилось, как они свободно свисают и развиваются от ветра. А Часовщик был старый и лысый, ему парикмахерская была не нужна. Так что все наши герои туда не ходили.

Через некоторое время двери тюрьмы снова открылись, и Парикмахер вышел оттуда. А через некоторое время оттуда вышел один мальчик, затем второй – и так, один за другим, длинной цепочкой оттуда стали выходить дети. Они шли гуськом, тихие и подстриженные, смирно опустив руки по швам, не прыгали, не скакали, не болтали, не смеялись. Их непослушные торчащие во все стороны вихры и длинные лохматые чёлки, косички и хвостики, были подстрижены коротко и одинаково, как у заключённых, и от этого все дети, раньше такие разные, теперь казались похожими друг на друга, так что родители даже сначала не могли узнать своих детей и разобрать, кто чей. Но в конце концов они разобрались и разобрали детей по домам. И Трубочист и Художник уже не могли видеть, что было в городе дальше.

А дальше было вот что. С тех пор дети в городе стали совсем другие. Они больше не шалили, не прыгали, не шумели, не разбивали окна мячами, они были тихими и послушными. Они не мучили взрослых постоянными вопросами, не тащили в дом бродячих собак и кошек, не отвечали на каждое взрослое «нельзя» вопросом: «А почему нельзя?», а просто делали то, что им велят. И родители были даже рады, что у них теперь такие послушные дети. И они больше не рисовали цветов. Они вообще больше ничего не рисовали, не пели, не танцевали, не играли, не сочиняли. И главное – не смеялись.

— Что же это происходит с нашими детьми? – удивлённо спросил Садовник, когда друзья снова сидели у Часовщика за бутылочкой Сиреневой настойки. – Дети стали как взрослые. Они теперь уже не слушают моих сказок и не рисуют цветов. Они совсем перестали рисовать и играть, бегать и прыгать.

— Совсем пропал наш город, — сказал Поэт.

— Есть только одно средство спасти наш город, — сказал Часовщик. — Если наши дети стали, как взрослые, надо, чтобы взрослые стали, как дети.

— Да, но как это сделать? – вздохнул Садовник. – Вот уже и наливка кончается, а наши желания всё не исполняются.

— Значит, ещё не пришло время, — сказал Часовщик. – Но я думаю, оно скоро придёт.

И словно в подтверждение его слов, большие часы у него за спиной громко забили: «Бам-бам-бам».

 

 

ГЛАВА 7

продолжающая рассказ о Золотом петушке и Сиреневом ветре,

а также объясняющая, кто является волшебником, а кто нет

Однако мы совсем забыли о том, с чего начали свой рассказ – о Золотом Петушке и Сиреневом ветре. Как там поживает наш Золотой Петушок? Но как раз после того, как в городе исчезли все цветы, стали происходить странные вещи. Во-первых, город перестали посещать ветра. Любого цвета, а уж о Сиреневом и не слышно было. И все флюгера на крышах застыли. Каждый день, открывая ставни, жмурясь от света и утренней прохлады, жители удивлённо говорили: «Что-то ветра совсем нет. Странно». Знали бы вы, как это печально, жить в городе, где не движутся флюгера! Кажется, жизнь остановилась и не движется, не идёт вперёд, всё застыло. Начальник Канцелярии пытался доказать людям, что теперь у них стабильность, и что стабильность – это хорошо, это лучше, чем такой переменчивый ветер, каждый день дующий в разные стороны. Но верили ему не все. Кто-то устал от неподвижности и хотел свежего ветра. И конечно, больше всего все мечтали о Сиреневом ветре, приносящем счастье, и каждый раз с надеждой смотрели на флюгер Золотой Петушок – но напрасно: он не двигался, и печально стоял, повесив клюв. И странная тишина воцарилась в городе. Казалось, город стал серым, утратил краски, от того, что его перестали посещать цветные ветра.

И другая странная вещь произошла в городе.

После того, как Парикмахер подстриг детей, что-то случилось с часами, и все часы в городе стали идти назад. Люди несли их к часовщику, и в его мастерской выстроилась очередь, но часовщик разводил руками: «Ничего не могу поделать».

«Однако, — забеспокоился Начальник Канцелярии. – Так мы отстанем от других городов: все идут вперёд, а мы назад, все в будущее, а мы в прошлое. Это что же получается: чем дальше идёт время – тем больше мы позади».

И Начальник Канцелярии приказал вызвать к себе Часовщика, думая, что это он намеренно испортил все часы в городе.

Даже Начальник Канцелярии втайне немного побаивался Часовщика, слывшего волшебником. Но он не хотел признаваться в этом даже самому себе, так как считал, что чудес не бывает, потому что их не должно быть. А если вопреки этому какое-то чудо всё-таки происходило на его глазах, он закрывал глаза и говорил, что ничего не видит, или считал это просто беспорядком, который надо прекратить. «Я когда-нибудь наведу в этом городе порядок, — думал Начальник Канцелярии. – И покончу со всякими там чудесами».

И вот Часовщик явился по вызову в Канцелярию.

— Это вы испортили все часы в городе? – грозно спросил его Начальник Канцелярии.

— Часы испортили вы, — ответил Часовщик.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы превратили детей во взрослых, и тем сломали нормальный ход времени. Вы испортили время, и оно пошло неправильно. А сами часы тут ни  в чём не виноваты. Кто хочет обогнать других, чаще всего отстаёт.

— Меня не интересуют эти фантазии, эти выдумки, — закричал Начальник Канцелярии и даже кулаками замахал. – Я приказываю вам немедленно починить часы!

— Приказываете? – удивлённо и спокойно сказал Часовщик. И ещё раз повторил с презрительной улыбкой, — Приказываете?

Начальник Канцелярии хотел ещё раз закричать, но, взглянув в глаза Часовщика, внезапно съёжился, вдруг став меньше и ниже ростом, так что уже и не очень походил на Начальника Канцелярии.

— Время – не такая вещь, которой можно приказывать, — также спокойно сказал Часовщик, повернулся и неторопливо ушёл из кабинета.

* * *

У вас, читатель, наверно уже давно возник вопрос: не является ли Начальник Канцелярии тоже могущественным волшебником, только злым? Об этом Поэт как-то спросил Садовника, потому что тот знал толк в волшебстве.

— Дело в том, мой друг, — ответил Садовник, — что злых волшебников не бывает.

— Ещё как бывает, — не согласился Поэт. – Откройте любую сказку. А уж в жизни злые волшебники чаще всего могущественнее добрых и, как правило, побеждают.

— На самом деле, — сказал Садовник, — это только так кажется. Власть зла всегда временна, потому что это сила, а не волшебство. Злой человек может сделать многое, но никогда не сможет сделать хоть самое маленькое чудо, на которое способно добро. А чудо всё-таки сильней всего на свете. Волшебно только добро, и, в конечном счёте, со временем оно оказывается сильнее. Вот почему Начальник Канцелярии при всей своей власти и силе – не волшебник, а всего-навсего Начальник, не более того.

 

 

ГЛАВА 9

в которой появляется голубая повозка,

и это становится началом новых необыкновенных событий

 

Допив остатки сиреневой настойки в гостях у Часовщика, Поэт возвращался домой. На город спускалась ночь. Сонные дома позевывали челюстями дверей, устало закрывая то один глаз окна, то другой, и, нахлобучив на макушки шапки крыш, засыпали, прислонившись плечом друг к другу. Было темно, тусклые фонари один за другим погасали, и на чёрном небе виднелись редкие звёзды, ищущие себе место в проёмах между крыш и, как ёлочные игрушки, повисающие на флюгерах. В тёмноте стены домов, казалось, сгрудились ещё теснее, а улочки стали уже.

Завернув за поворот, Поэт в темноте едва не наступил на чёрную кошку, которая, пронзительно мяукнув, тут же превратилась в ведьму и унеслась на метле. «Что-то ведьм развелось, — подумал Поэт. – Раньше летали только по тринадцатым числам и пятницам, а теперь так шныряют, невзирая на день недели». И, запихнув нос в воротник от ночного холода, он пошёл дальше, как вдруг странное видение промелькнуло у него перед глазами. В голубой тьме он увидел смутные очертания голубой повозки – большого закрытого фургона, который везла маленькая белая лошадь. Они ехали медленно и как-то странно – тихо и беззвучно: не скрипели колёса, не цокали копыта о мостовую – словно это было во сне. Покатившись мимо Поэта, повозка медленно скрылась из глаз. Поэт остановился, размышляя, что бы это значило: то ли видение, то ли настоящая повозка, то ли просто сон, разгуливающий в ночи.

Было уже поздно, когда Поэт вернулся домой. Он жил высоко в мансарде под самой крышей, и звёзды казались ему очень близкими, а земля далёкой. К тому же, он плохо видел и, глядя из своего окна вниз на землю, бывало, плохо различал, что там творится. Зато он слышал, о чём говорят звёзды и облака, и ветра шепчутся с флюгерами, по ночам он видел совсем близко, как гуляют по крышам кошки и привидения, а по утрам к нему на окно садились голуби. Так и жил Поэт. Его маленькая комната была завалена книгами и полна запаха свечей и кофе, но самым сильным в ней был запах стихов. Сколько ни проветривай, он не выветривался. Пока Поэт по ночам писал стихи, он выпивал бессчётное количество чашек кофе и сжигал много свечей. Мансарду обдувал ветерЮ и потому в ней часто было холодно, и из дырявой крыши протекал дождь. Его соседи считали, что эта комната совершенно не приспособлена для жизни. Может быть, но зато она была приспособлена для писания стихов, и Поэту этого было достаточно.

Но сегодня Поэту не хотелось писать стихи. Он думал о том, почему всё так грустно в этом мире, где оборваны все цветы, и его друг сидит в тюрьме, а он не может придумать, чем ему помочь, и хотя он сегодня совершенно наклюкался сиреневой настойкой, это ничуть не помогает, как будто она не из сирени, а из клюквы. «И где же этот спасительный Невидимый Музыкант, о котором ходят легенды, — думал он. – Многие говорят, что слышали его, но что-то не видно от него никакой помощи. Да и есть ли он вообще, может, это выдумки».

И едва он подумал это, с ним сделалось что-то странное. Как будто он почувствовал, что сейчас вокруг существует какая-то музыка, хотя ничего не звучало. А потом он услышал, как музыка зазвучала, но как будто внутри него. Это была такая прекрасная музыка, какой и на свете-то нет, разве только на небе, да и то в какой-нибудь большой праздник. Музыка прозвучала, и Поэт не мог понять, то ли она стихла, то ли осталась звучать где-то у него внутри. Но внезапно он почувствовал, что хочет писать стихи, чего давно уже не делал последнее время. И ещё – ему очень захотелось цветов. Он вдруг почувствовал, что не может без них жить.

«Ну что же мы, — подумал Поэт, — как жалкие кролики, дрожащие в клетке, хнычем и ждём, когда придёт какой-то Невидимый Музыкант и поможет. Почему кто-то должен нам помогать, почему мы сами не можем помочь себе».

И тогда Поэту пришло в голову, что можно создавать цветы из слов. Он сочинял стихи, его слова превращались в цветы и расцветали, он собирал их в букеты, а под конец сплёл целый венок из сонетов. Глаза его горели, кудри заплетались, душа парила, а сердце стеснялось восторгом. Ему захотелось выбежать на улицу и тут же раздавать людям букеты своих стихов, дать всем прохожим, он уже кинулся к двери…

И тут с разбегу остановился, ударившись об неё лбом. Он вспомнил всё. Он вспомнил, что жителям города уже давно не нужны цветы. Ему некому будет дарить букеты своих стихов. «Зачем – зачем я растил букеты своих слов, если они никому не нужны», — подумал Поэт, и у него опустились руки. Глаза поэта потухли, кудри расплелись, остыло сердце, как зола от перегоревшего костра, и душа Поэта сорвалась со своих небесных высот и упала на булыжную мостовую, пребольно шлёпнувшись.

И в этот момент, когда Поэт уже думал, не бросится ли ему самому из окна на мостовую, вслед за своей душой, в дверь вдруг постучали.

 

 

ГЛАВА 10

 

где нас ждёт неожиданная встреча со старыми знакомыми,

снова появляется таинственная голубая повозка

в самый неожиданный момент

 

Поэт открыл дверь. На пороге стояли Художник и Трубочист.

Итак, в тюрьме Художник последовал совету Трубочиста и попробовал рисовать сажей и углём. И у него получилось. Он нарисовал верёвочную лестницу и напильник, они разрезали решётку и спустились по верёвочной лестнице. Но оказалось, что Художник не рассчитал немного, и лестница не доставала до земли. И тут мимо тюрьмы проехала странная повозка: белая лошадь, везущая большой голубой фургон. Когда повозка поравнялась с ними, друзья прыгнули на крышу фургона, и хотели уже спрыгнуть с него на землю, но тут случилась странная вещь. Фургон, до того ехавший очень медленно, вдруг понёсся как одержимый, а на крыше открылся какой-то люк, и они упали в темноту…

* * *

В это время в городе произошло ещё одно событие, сыгравшее роковую роль во всём, что случилось дальше. В этот день в городе появилось новое лицо. Это был всего-навсего бродячий торговец, каких много шатается по базару и прилегающим к нему улицам города. И чего они только не продают! Но этот продавал какую-то совершеннейшую ерунду. Он продавал… воздушные шарики. Садовник встретил его после того, как тот долго ходил по базару, безуспешно пытаясь продать свой товар. Вконец уставший от жары и духоты в толчее базара, Продавец шаров присел на лавочку рядом с Садовником выпить кружку пива. Это был маленький лысый человечек, сам круглый, как шарик, и круглая лысая голова его, блестевшая на солнце, тоже напоминала шар.

— Странный у вас город, — сказал он Садовнику, вытирая пот с лысины большим разноцветным платком. – Никто не покупает воздушные шары, ну совсем никто.

— Что же тут особенного?

— Э, не скажите. Я вам вот что скажу: неладно что-то в городе, если в нём не покупают воздушные шары, это уж точно. Я обошёл много городов, и много раз это проверил. Если в городе люди покупают воздушные шары – я ухожу спокойный. Если где-то люди берут их нарасхват, значит, они веселы и счастливы, не угнетены бедами, и у них есть фантазия – а значит, это хорошие люди. А если в каком-то городе люди не покупают шаров – то выясняется, что в этом городе не всё в порядке.

— Всё очень просто объясняется, — сказал Садовник. – В наш город перестали прилетать ветра, а если нет ветра, какой толк в воздушных шарах, они не будут летать.

— Нет ветра? – воскликнул Продавец шаров. – Значит, положение уже критическое.

Садовник с удивлением выслушал его странные слова

— Однако я вам удивляюсь, — сказал он. – Стоит ли ходить в такую даль, чтобы продавать такую чепуху, которая и стоит-то копейки?

— Чепуху? – Продавец шаров так возмутился, что чуть не подавился пивом. – Как вы могли так сказать! Вот уж не ожидал этого ОТ ВАС!

И тут Садовник подумал, что эта фраза очень уж странная: ведь Продавец шаров его не знает, а говорит так, будто они знакомы давно. И тут Садовника будто бы что-то кольнуло: ему показалось, что Продавец шаров сел рядом вовсе не случайно, но мысль эта была уж совсем невообразимая.

А Продавец шаров продолжал: «Вы-то должны понимать, что часто самым важным на свете является то, что люди по заблуждению своему считают неважным. Например, стихи, или … цветы».

Когда Продавец шаров произнёс последнее слово, почти запрещённое в городе, Садовник вздрогнул. Ему показалось, что Продавец шаров произнёс это слово как бы с намёком. «Да нет, я просто выдумываю, — подумал он. – Мне это показалось, он привёл этот пример случайно».

— А почему вы считаете, — спросил Садовник, — что именно я должен это понимать?

— Потому что вы Садовник, и выращиваете цветы, которые люди считают чепухой, и ваше занятие – несерьёзным делом, как и профессию сказочника, но вы-то понимаете, что это не так? – сказал Продавец шаров и, уже не скрываясь, пристально посмотрел Садовнику прямо в глаза. У Садовника похолодело в груди.

— Откуда… откуда вы знаете, кто я?

Торговец отвёл глаза, рассмеявшись визгливым тоненьким смехом, и снова вытер капли пота на лысине ярким платком.

— Я уже целый день хожу по базару и за это время несколько раз слышал, как люди здоровались с вами и называли Садовником.

Садовник перевёл дух. «Как всё просто. Ну и трусом я стал последнее время. Надо держать себя в руках».

— Правильно, всегда надо держать себя в руках, крепко, как ниточку от воздушного шара, — раздался у него под ухом голос Продавца шаров.

Садовник опять вздрогнул. «Что?» — испуганно переспросил он.

— Вы произнесли вслух: «Надо держать себя в руках» — и я поспешил согласиться с вашей верной мыслью, — услужливо пояснил Продавец шаров.

«Как у него ловко получается всё правдоподобно объяснять», — подумал Садовник с сомнением. Он был уверен, что не произносил этой фразы вслух, а только подумал, и Продавец шаров не мог её услышать. Но теперь он стал сомневаться в этом: «Некрасиво подозревать каждого встречного».

 

ГЛАВА 11

где появляются новые герои,

которым суждено коренным образом изменить события

 

Но вернёмся к нашим друзьям, Трубочисту и Художнику. Итак, мы оставили их в тот трагический момент, когда они неожиданно попали в фургон. Упав на пол, они ударились, но не ушиблись. Постепенно их глаза привыкли к темноте, и они стали различать вокруг смутные очертания. И тут вспыхнул неяркий свет. Они увидели человека, держащего в руках керосиновую лампу. Этот человек был очень странным. Его волосы были ярко, неестественно рыжие, нос как-то слишком велик и красен, под глазами большие сине-белые круги и красно-оранжевые родинки в пол-лица. «Ну и страшилище», — одновременно подумали Художник и Трубочист. Одет он был ещё более странно: одежда его была сшита из разноцветных лохмотьев, болтающихся, как бахрома, как будто его разорвали собаки. Одна штанина у него была синяя, другая красная, один рукав оранжевый, другой – сине-зелёный, в общем, он был одет как огородное чучело. На шее у него болтался огромного размера гофрированный белый воротник, правда, если приглядеться, можно было заметить, что он сделан из бумаги. Друзья разглядывали незнакомца, а фургон между тем нёсся всё быстрее и быстрее.

— Что это значит, куда вы нас везёте? – воскликнул Художник.

— Я думаю, ребята, вам лучше сейчас как можно быстрее уехать подальше от того места, где вы только что находились, — улыбнувшись, ответил незнакомец. Улыбка ещё больше подчеркнула его неестественно большой ярко-красный рот, слишком большой, чтобы быть настоящим. И тут они поняли, что его лицо им кого-то напоминает… ну конечно – перед ними, улыбаясь нарисованными губами, стоял клоун с вымазанным краской лицом, в рыжем парике.

— Да вы не бойтесь, — раздался другой голос откуда-то из угла. – Мы вас довезём, куда вам надо. Сейчас главное – отъехать от этой Бастилии подальше, пока они вас не хватились.

Их глаза привыкли к темноте, и они стали различать во мраке фигуры. В тусклом свете лампы их было трудно разглядеть. Эти люди были странно одеты, одновременно бедно и с попыткой создать из бедности   нарядность и роскошь, с нашитыми на одежду дешёвыми блёстками, напоминающим ёлочные украшения, в перьях, столь же напоминающих страусиные, сколь и куриные.

— Кто вы? – спросил Художник.

— Мы – цирковые артисты, ответил рыжий клоун, держащий лампу. По всей видимости, он был у них за главного. – А этот фургон – наш бродячий цирк. Садитесь, друзья. Здесь вам ничего не угрожает. По мне, лучше сидеть в цирковом фургоне, чем в тюрьме. Если вы сидели за грабёж – так у нас всё равно нечего красть.

— Не волнуйтесь, мы не преступники, — сказал Художник. – Нас посадили за цветы. Дело было так…

— Вот что, — сказал клоун, когда они кончили рассказ. – Самое лучшее для вас, ребята – спрятаться у нас в фургоне, здесь вас не будут искать. Мы дадим здесь представление, а потом уедем дальше, странствовать и выступать, если хотите, вы можете поехать с нами.

— Нет, я не могу поехать, — сказал Трубочист. – Я не могу бросить свои трубы, они без меня полопаются. Да меня и помиловали. Вот пусть Художник уезжает, если хочет.

— Нет, я не могу бросить своих друзей в беде, — ответил Художник. — Отвезите нас к дому Поэта, и мы обсудим, что дальше делать.

* * *

В доме Часовщика состоялось совещание. Садовник привёл туда Продавца шаров.

— Наш человек, — рекомендовал он его. – Только вы представляете, чем занят? В зной и в дождь ходит пешком из города в город, чтобы продать – представляете что? Какую-то дешёвую ерунду, воздушные шары.

Но Часовщик отнёсся к этому совсем иначе.

— Воздушные шары… – сказал он задумчиво. – Может, это именно то, чего нашему городу не хватало. Вы пришли как раз вовремя.

И они так посмотрели друг другу в глаза, словно поняли друг друга.

Поэт рассказал о бродячих артистах и побеге Трубочиста и Художника из тюрьмы.

— А если их найдут в этом фургоне? – забеспокоился Садовник.

— Ни за что не догадаются, — сказал Поэт. – Самое надёжное место.

— Цирковые артисты – это именно то, что нам надо, — сказал Часовщик.

— Что вы хотите этим сказать? – спросил Садовник.

— Я хочу сказать, что цирк – это самое лучшее средство, чтобы взрослые стали детьми.

— Ну конечно! – хлопнул себя по лбу Садовник. – Конечно! Как я сразу не догадался.

 

ГЛАВА 12

и последняя,

рассказывающая о том, какой важной вещью может оказаться даже такой пустяк,

как воздушный шарик,

и в которой наша история кончается –

и одновременно не кончается

 

Афиши цирка уже были расклеены по городу, когда произошло непредвиденное. Начальник Канцелярии увидел афиши и пришёл в ярость. А когда он приходил в ярость, то долго не уходил из неё. Он закричал и затопал ногами: «Комедианты! Балаган! Цирк! Это всё те же выдумки, которые вносят беспорядок в головы! Кто разрешил?!»

— Но… — испугано пролепетал его секретарь. – Ведь никто и не запрещал… Я думал, если не запрещено, значит – можно.

— Всё, что не разрешалось – нельзя! – завопил Начальник Канцелярии. – Сорвать афиши! Выгнать комедиантов!

Но тут произошло второе непредвиденное событие: жители города возмутились. Так ребёнок не плачет, если отбирают обед, но плачет, если отбирают игрушку. А взрослые сами не знают, как часто они похожи на детей. Люди чаще ропщут, если отнимают малое, стерпев большую потерю. И к тому же сейчас, потеряв цветы, измученные долгим отсутствием ветров, неподвижными флюгерами и серостью потерявшего краски города, люди особенно захотели минуты праздника и развлечения. Начальник Канцелярии пошёл на компромисс: представление разрешили, но не в самом городе, а на поле за городской стеной. Там же должны были располагаться и артисты. Вход в город им не разрешался.

Вечером поле было запружено народом, и на наспех сколоченной из досок сцене началось представление. Огромный силач, с шарами мускулов величиной с мельничные жернова на двухметровых плечах, поднимал штангу, на каждом конце которой сидело по пятилетнему ребёнку. Прыгали на задних лапах маленькие белые собачки с голубыми бантами, и дрессировщик с усами больше его самого устрашающе хлопал бичом о землю, словно перед ним были не собачки, а по крайней мере львы. Длинный тонкий жонглёр бросал в воздух сверкающие звёзды – красные, синие, золотые, зелёные. По тонкой натянутой проволоке шла маленькая балерина в розовой юбочке, размахивая жёлтым веером, и все зрители, замерев, следили за взмахами её маленького веера. А когда на сцену вышел рыжий клоун, произошло чудо: все дети вновь засмеялись! Но смеялись и взрослые, и глаза у них были, как у детей. Тут уже нельзя было отличить, кто взрослые, а кто дети, словно взрослые стали детьми. Они так увлеклись представлением, что даже не заметили, как подошёл Начальник Канцелярии. Такого ещё не бывало. Привыкшему ко всеобщему почтению и страху, Начальнику Канцелярии было неприятно, что никто не замечает его присутствия, но он пытался сделать вид, что ему всё равно, и, закусив губу от досады, наблюдал за представлением. В это время на сцене выступал фокусник. Фокусник вынимал из своей длинной чёрной шляпы самые разные предметы: белых мышей, кроликов, горящие свечи, бутылки с шампанским, выстреливающие у него в руках, — а под конец вытащил кричащего петуха. Прямо непонятно, как это всё могло уместиться в шляпе, словно она бездонная. Представление подошло к концу, артисты вышли на сцену кланяться, публика аплодировала и кричала: «Браво! Спасибо!», но всё больше у всех возникало ощущение, что чего-то не хватает. И вдруг толпу прорезал чей-то крик: «Цветов!» И тут все спохватились и вспомнили, что артистам принято дарить цветы. И всем стало жалко, что нет возможности это сделать. По толпе прошёл гул: «Да, цветов! Цветов артистам!»

И вот тогда фокусник всплеснул руками, воскликнул: «Алле» — и достал из шляпы целый ворох цветов. Все захлопали, а он кинул цветы в толпу, как будто над толпой вспыхнул разноцветный салют.

Но тут послышался голос Начальника Канцелярии: «Цветы? Кто разрешил? Арестовать! Немедленно арестовать!»

«Кого арестовать, цветы? Или артистов? Или зрителей?» — послышался насмешливый голос из толпы. Начальник Канцелярии оглянулся. Это произнёс парень в рабочей одежде с простым, как у Трубочиста, лицом. Начальник Канцелярии даже задохнулся от гнева, что какой-то простолюдин его не боится. Толпа засмеялась. Начальник Канцелярии почувствовал, что смеющейся толпой он не может управлять. В панике он позвал полицию.  Полицейские хотели было пробраться к сцене, но на площади была такая давка, что яблоку негде упасть, а они не могли протолкнуться сквозь толпу. А тут вдобавок откуда ни возьмись над толпой возникли воздушные шары – яркие, разноцветные, весёлые. Все со смехом принялись их ловить, перекидывать друг другу, кидать полицейским в лицо.

— Что такое? – опять закричал Начальник Канцелярии. – Кто разрешил? я этого не допущу!

— Пожалуйста, — раздался голос у него под ухом. – Можете забрать хоть все шары.

Начальник Канцелярии обернулся и увидел: рядом с ним стояла тележка на колёсиках с привязанной к ней связкой воздушных шаров, а за ней лысый маленький толстяк. «Забирайте, пожалуйста», — услужливо поклонился он, отвязывая шары от тележки и подавая Начальнику Канцелярии.

Не помня себя от ярости, Начальник  Канцелярии рванул связку шаров к себе. И тут произошло непредвиденное. Дело в том, что шаров в его руке было СЛИШКОМ много. Вы понимаете, чем это может грозить, если в вашей руке СЛИШКОМ много воздушных шаров? Если, конечно, подует ветер. Начальник Канцелярии с удивлением почувствовал, как его ноги теряют точку опоры и отделяются от земли, и он взмывает куда-то вверх. «Помогите!» — закричал он первое, что пришло ему в голову, но тут же вспомнил, что он Начальник Канцелярии (а он не забывал это при любых обстоятельствах), и тут же закричал: «Безобразие! Прекратить! Арестовать! Я этого не допущу!»

Но он всё выше и выше взлетал в небо, беспомощно болтая ногами, под дружный смех толпы. Висящий в воздухе Начальник Канцелярии был совсем не страшный, а смешной.

И как только люди засмеялись, они перестали бояться, потому что смех прогоняет страх.

И только потом они поняли, что произошло: ведь шары взлетели – это значит, что в город прилетел ветер. Ветер уносил связку шаров всё дальше и дальше, Начальник Канцелярии становился всё меньше и меньше, пока не превратился в маленькую точку, и скоро совсем исчез из виду. Его унесло далеко и навсегда.

И когда он исчез на горизонте, все, не сговариваясь, повернули головы туда, где сиял Флюгер-Петушок на самой большой башне нашего города, и увидели, как он двинулся и поворачивается под ветром – под тем, самым лучшим, Сиреневым ветром, приносящим счастье.

 

ЭПИЛОГ

 

— Да, — сказал Художник, — если бы везде и всегда избавиться от плохих правителей было так просто. Но, к сожалению, это не так.

— Не будьте беспечны, — сказал Часовщик. – Начальника Канцелярии больше нет, но Канцелярия осталась. И неизвестно, какой человек теперь станет ею руководить. И я ещё не знаю, в какую сторону пойдут часы. Или они остановятся. Всё зависит от нас, от того, какие мы. Какой народ, такие и правители. Не будьте беспечны.

— Но кто бы знал, — удивился Трубочист, — что со всесильным Начальником Канцелярии расправится такой безобидный смешной толстяк, как Продавец шаров.

— Знаешь, — сказал Художник, — мне кажется, Продавец шаров совсем не тот, за кого он себя выдаёт. Он тоже волшебник. Только притворяется простым и смешным. Ты заметил, как вовремя он появился. Посмотри, с каким уважением с ним обращаются цирковые артисты. Мне кажется, они знают, кто он такой. Или догадываются. Я думаю: а не послал ли он их к нам. Может, он и с Невидимым Музыкантом знаком.

— Ну и город, — сказал Трубочист. – Куда ни плюнь – всюду волшебники. Даже плюнуть нельзя. Честно говоря, я уже устал от всех этих чудес. Я человек простой, я чищу трубы и никакого волшебства делать не умею…

— Это тебе только кажется, — улыбнулся Художник. – Очень даже умеешь. Только не замечаешь этого.

— Почему в нашем городе так много чудес? – спросил Поэт.

— Наверно, потому, что в других городах их слишком мало, — ответил Садовник – А в иных так и совсем нет. Знаешь, я уже давно думаю: в мире слишком мало чудес. Раньше их было больше, а теперь с каждым годом всё меньше и меньше. Может, климат стал хуже. Скоро их придётся заносить в Красную книгу, как вымирающих бабочек. И людям их очень не хватает. Они ещё сами до конца не поняли, как сильно им их не хватает. Должно же быть хотя бы одно место, где их много, если везде их так мало.

— Я вот думаю, — сказал Поэт, — как же найти тогда наш город другим людям, тем, которым не хватает?

— Знаешь, — ответил Садовник, — мне кажется, тот, кому действительно очень не хватает чудес, обязательно найдёт наш город, рано или поздно. А может, найти – это и не главное. Главное – знать, что он где-то существует.

1989 — 1990

Понравилась статья? Поделитесь ею со своими друзьями по е-мейл или в социальных сетях, нажав на кнопки внизу:

 

ПОЭЗИЯ  ПРОЗА  ВИДЕОЗАПИСИ ТВОРЧЕСКИХ ВЕЧЕРОВ    ПЕСНИ НА МОИ СТИХИ

СТАТЬИ НА ДРУГИЕ ТЕМЫ

 

Иллюстрация Александра Воронкевича